Нефть и «цифра» в новой эпохе

Эксперты называют 2025-й годом великого перелома не только в мировой политике, но и экономике. Что будет с ценами на нефть? Как глобальные тренды влияют на Беларусь? В какой сфере можно использовать открывающиеся возможности? Об этом наш разговор с аналитиком БИСИ кандидатом философских наук Виталием Демировым.

— Виталий Викторович, в последнее время появляется много информации о смене мировых, в частности экономических, трендов в связи с заявлениями президента США Дональда Трампа. На ваш взгляд, в чем суть ситуации?

— Глобальный тренд состоит в том, что мировая экономика будет замедляться по объективным причинам. Приход нового президента США ознаменовал продвижение изоляционистской политики республиканской партии, которая означает возврат в Штаты активов, капитала, а также упор на экспортную торговлю и повышение ввозных пошлин на товары из ряда регионов. Цель — концентрация ресурсов внутри страны и уменьшение госдолга. Поэтому республиканцы заинтересованы в активном экспорте,  в частности, сланцевой нефти. Отсюда и предвыборный лозунг Дональда Трампа: «Drill, baby, drill!», то есть «Бури, детка, бури!».

Но здесь не все так однозначно. Как и с повышением таможенных пошлин. Да, импорт подорожает, но для республиканцев главное — защита компаний внутреннего рынка. За счет этого будет пополняться госбюджет, снижаться конкуренция между резидентами. Поэтому увеличение таможенных пошлин на импорт независимо от других обстоятельств может привести к замедлению мировой экономики и некоторой рецессии.

— Несет ли это угрозу экономике нашей страны?

— У нас экспортоориентированная экономика. Соответственно, при замедлении на мировом уровне сложится не лучшая конъюнктура цен на глобальных рынках. Поэтому нашей стране выгоден мировой рост за счет количественного увеличения финансовых интервенций, позитивно влияющих на ценовую конъюнктуру, в том числе на экспортные товары, которые мы продаем. Как образно говорят, прилив поднимает все корабли. А сейчас может сложиться противоположная ситуация.

Однако необходимо учитывать, что с 2020 года структура экспортных потоков Беларуси тоже изменилась. Увеличив продажи в России, а также КНР и некоторых других странах дальней дуги, мы в определенной степени нашли свою ценовую нишу. Белорусская продукция приемлема для наших партнеров по качеству и сервисному обслуживанию. Именно на это делается основной расчет, который позволит нашим экспортерам продавать, невзирая на конъюнктуру.

Поэтому мой прогноз такой: с учетом переориентации экспортных потоков белорусская экономика в целом справится и скорее всего выйдет на прогнозный показатель роста ВВП, то есть 4,1%.

— Что будет с ценами на нефть? Способен ли президент США своими решениями повлиять на их снижение?

— Цены на нефть подвержены сильной волатильности, поэтому лучше обсудить варианты сценариев развития событий, от которых зависят цены. Например, когда Дональд Трамп заявил о том, что необходимо бурить новые скважины в заповедных зонах штата Аляска, увеличивать объемы добычи нефти, речь шла о новом месторождении, где еще не закончена геологоразведка, нет ни дорог, ни трубопроводов и т.п. На освоение нужны время и существенные инвестиции. Получается, что теоретически можно быстро нарастить добычу сланцевой нефти, но это происходит, как правило, в условиях не самых низких цен, а для бурного развития — высоких. Добыча сланцевой нефти в США в 2024 году оставалась рентабельной при ценах на Brent от 46 до 66 долларов за баррель.

В отличие от других стран у США нет фискальных механизмов снижения издержек. Поэтому существуют два варианта.

Президент США, возможно, пообещает американским сланцевым компаниям, что даже если мировые цены не будут высокими, то на внутреннем рынке страны их поднимут за счет дотаций из бюджета. Допустим, так можно продержаться год, но на окупаемость скважин необходимо примерно три года. Получается, что одного года низких цен недостаточно. Есть риск того, что все это небыстрое дело. А Россия вполне может выдержать низкие цены в течение ближайшего года.

— Как, по-вашему, поведет себя еще один крупный экспортер нефти — Саудовская Аравия, от которой во многом зависят мировые цены на нефть?

— В последние десять лет реакция Саудовской Аравии на снижение спроса на нефть варьировалась в зависимости от рыночных условий и стратегических целей, но можно выделить два основных подхода. Первый — сокращение добычи для стабилизации цен, особенно в рамках ОПЕК+. В 2020 году во время пандемии COVID-19 Саудовская Аравия сыграла ключевую роль в соглашении ОПЕК+ о рекордном сокращении добычи на 9,7 миллиона баррелей в сутки, чтобы предотвратить обвал цен. Это было реакцией на беспрецедентное падение спроса. В другие периоды, например в 2016—2017 годах, она также поддерживала ограничение добычи в сотрудничестве с ОПЕК+ для восстановления баланса рынка после ценового кризиса предыдущих двух-трех лет. 

Другое рыночное условие — сохранение или увеличение добычи для защиты доли рынка. В 2014—2015 годах, когда цены рухнули из-за роста добычи сланцевой нефти в США и снижения спроса, Саудовская Аравия отказалась сокращать добычу. Вместо этого она увеличила предложение, чтобы сохранить свою долю рынка и оказать давление на конкурентов с высокой себестоимостью, например на американские сланцевые компании. Это привело к длительному периоду низких цен, но позволило укрепить позиции королевства.

После 2016 года Саудовская Аравия чаще прибегает к координации с ОПЕК+ для управления предложением, особенно в кризисные моменты. Это связано с ее зависимостью от нефтяных доходов для реализации программы экономической диверсификации Vision 2030. Однако в условиях структурных изменений на рынке, в частности роста конкуренции со стороны США, она может снова переключаться на стратегию защиты доли рынка.

Так что же будет с мировыми ценами на нефть? Расти они скорее всего не будут. При замедлении мировой экономики спрос на нефть уменьшится. Поведение Саудовской Аравии, полагаю, будет соответствовать наиболее типичной схеме последнего десятилетия, когда при ослаблении спроса этот экспортер просто снижает добычу. Действия королевства зависят от оценки долгосрочных рисков для цен и необходимости защиты рыночной доли. Поскольку основной посыл нашего разговора заключается в том, что защита от конкурентов-сланцевиков будет менее актуальна, нежели снижение рисков ценопада вследствие падения спроса со стороны замедленной мировой экономики, то и прогноз снижения добычи выглядит вполне справедливым.

— Какие возможности открываются перед Беларусью на фоне современных мировых вызовов? Есть ли шанс вырваться вперед за счет цифровизации страны?

— Только сейчас концептуально стало понятно, что должна представлять собой цифровизация на самом деле. Это история не о том, чтобы цифровых сервисов стало больше, а как раз, наоборот, про их количественное уменьшение, предполагающее реинжиниринг процессов после их внедрения.

Такое возможно только в том случае, когда мы понимаем «цифру» не как увеличение всего, что связано с интернетом и мобильными приложениями. Цифровизация — это создание таких платформ, в которых блокчейн-технологии позволяют автоматизировать отношения экономических субъектов с помощью умных контрактов, оптимизирующих целевые функции контрагентов в пространстве имитационного моделирования на основе полной информации. То есть поскольку речь идет не только о самоисполняемых (согласно тем условиям, которые в них определили контрагенты) контрактах на основе блокчейн-технологий, но и о предложении платформой множества возможных умных контрактов, наиболее оптимальных с точки зрения общих целей и ресурсов контрагентов, то очевидна также необходимость применения технологий ИИ. В этом вся суть: блокчейн плюс ИИ.

Например, мы сделаем десять тысяч систем ИИ. Одни будут мыть окна, другие — сажать картошку, третьи — перевозить грузы. Цифровизацией это назвать нельзя. Это будет лишь множество отдельных систем с искусственным интеллектом определенного функционала. В равной степени для цифровизации недостаточно и плотной сети умных контрактов самих по себе — ведь они не дадут эффекта «сквозной автоматизации» экономических отношений. То есть лишь платформы, объединяющие функционал блокчейна и ИИ, могут стать отправной точкой для цифровизации.

— Вы имеете в виду роботизацию?

— Роботы — это тоже нужная вещь для цифровизации, но не главная. Сегодня под роботизацией подразумевают в основном станки. Однако станок имеет узкую специализацию, он ориентирован на какое-то конкретное действие, а робот, наоборот, — универсальный специалист. Может сегодня шить, завтра убирать, послезавтра доставлять сырье и т.п. В этом и смысл, например, создания андроида: он уже ходит, бегает, прыгает, обладает мелкой моторикой — все зависит от программного обеспечения.

В ближайшее время на мировых рынках кардинально изменятся специализация и динамика спроса, то есть зависимость от него станет колоссальной. При крайне высокой волатильности спроса рынок предложений сможет реагировать моментально за счет перезапуска программного обеспечения робота-производителя. Например, вчера кроссовки делал, а сегодня придет выпускать холодильники или даже смартфоны. В такой обстановке предприятия-гиганты с большими станками не смогут следовать динамике рынка и должны будут с него уходить. Поэтому уже сегодня необходимо при роботизации вкладываться в универсальные машины. Важно, что роботы интенсивно пойдут в том числе в сферу услуг. А это огромное количество рабочих мест. Поэтому такие тренды необходимо учитывать. На мой взгляд, выйти из ситуации и обогнать конкурентов можно за счет системы ИИ, которая построит платформу блокчейн-отношений между предприятиями.

— Речь идет об использовании экономических платформ с ИИ для аналитики, управления рисками и принятия решений?

— Нужна единая система, реализующая взаимодействие с клиентами и поставщиками с учетом внутренних ресурсов. Я имею в виду Открытую государственную автоматизированную платформу (ОГАП), которую реально создать. Самой системы еще нет, но есть видение ее концепции, архитектуры и траектории внедрения. Считаю, что только такой подход объединит имеющиеся платформы в одну и сможет реализовать задачу, которую ставит наше Правительство по анализу цен для управления экономическими процессами. Нужны не просто данные, а их анализ, который автоматически приведет к оптимизации отношений с клиентами, поставщиками, агентами и т.п.

Расширяющиеся процессы цифровизации влекут за собой новые бизнес-модели и структуру отношений в процессе производства, распределения и потребления товаров, услуг и продуктово-сервисных систем. Появляется необходимость в создании госкорпораций — более гибких и сложных по сравнению с холдингами и, соответственно, с менее выраженной централизацией.

Экономический контур госкорпорации — это самая благоприятная среда для создания эффекта цифрового объединения локальных, отраслевых и корпоративных сервисов. В ней можно будет повысить эффективность и конкурентоспособность за счет коллективных процессов управления финансами, цепочками поставок, человеческими ресурсами, жизненным циклом изделия, а также детальным планированием потребностей, мощностей и материалов, основным планом и маршрутизацией производства.

Такого рода объединение необходимо для автоматизации бизнес-процессов следующего уровня, где, с одной стороны, объектом автоматизации становятся процессы в рамках не только отдельно взятой фирмы, но и в рамках цепочки экономического взаимодействия контрагентов и потребителей, а с другой — возникают свойства самоадаптивности и самооптимизации бизнес-процесса. В результате улучшается качество поступающей информации, изменяется ее место в цифровых цепочках создания и потребления добавленной стоимости.

Из системы с изначально неполной информацией она преобразуется в более управляемый и прогнозируемый механизм киберфизических систем и цифровых платформ, в котором человек перестает быть непосредственным участником процесса создания, распределения и потребления добавленной стоимости, а становится арбитром и бенефициаром экономических процессов.

ФОТО предоставлено БИСИ, открытые источники